Рассказы и очерки С. Вахновской - Страница 1

К оглавлению

1

М., 1859

Как разнообразны способы, которыми приобретается слава! Слава г-жи Вахновской упрочена теперь благодаря тому, что г-жа Кохановская писала хорошие повести и печатала их в «Русском вестнике», а г. H. H. вообразил, будто Кохановская есть псевдоним Вахновской, и объявил о том в «Петербургских ведомостях». Случай, и даже глупый случай… но он прославил не столько г. H. H., сколько саму г-жу Вахновскую, о которой по этому случаю напечатаны «Заметки» в нескольких газетах и журналах. В одной из этих заметок г-жа Вахновская названа даже «посредственностью, не представляющею ничего замечательного»; но тем не менее ее заметили, о ней заговорили… Сначала все были уверены, что ее рассказы очень хороши, потому что – помилуйте, как же? – г-жа Кохановская! Это такой талант!.. О, книжка г-жи Вахновской должна быть превосходна, потому что г-жа Кохановская не может написать ничего дурного!.. Но потом, когда оба имени отделились одно от другого, многие пришли в недоумение и стали спрашивать: что же, однако, хороши или дурны рассказы г-жи Вахновской и что в них есть любопытного?.. Спешим ответить на этот вопрос самым любезным объяснением.

По нашему крайнему разумению, г-жа Вахновская не нуждалась даже в опрометчивости г. H. H., чтобы приобрести себе громкую известность. Книга ее замечательна уже тем, что дает гораздо больше, нежели обещает на заглавном листке. И что – вы думаете – прибавляет она? Женщину!.. Да, целую женщину!.. На заглавном листе, под общим заглавием «Очерков и рассказов», находим мы и перечень всех пяти рассказов, помещенных в книжке. Второй рассказ называется в этом перечне: «Две женщины». Но откройте книгу, и вы увидите на 25-й странице: «Три женщины, роман в письмах, посвящается Е. Н. Кротковой». Итак, три женщины, не считая самой сочинительницы и той, кому посвящен роман; во всяком случае, одна лишняя против обещанного, – и одно уж это чего стоит!..

Но количество ничего не значит в сравнении с качеством. А каковы качества женщин, изображенных г-жою Вахновскою, – это легче почувствовать, нежели передать словами… Как они пишут, как говорят! Боже, как говорят!.. Особенно в интимных разговорах!.. Я никогда не имел интимных разговоров с женщинами и – признаюсь – никак не ожидал, чтоб они могли так хорошо говорить. Но теперь – о, теперь я только о том и думаю, чтобы, не подумайте – самому завести, нет, я на это никогда не решусь, а просто… подслушать интимный разговор женщины!.. Как это должно быть восхитительно и как должно действовать на мужчин!.. При всей своей неодушевленности и бесчувственности я бы, кажется, с ума сошел, если бы прекрасная женщина сказала мне то, что говорит Любинька Гордунова Владимиру Петровичу.

...

Я бы не удовольствовалась (говорит она) беглыми поклонениями светских львов, которыми они наделяют так много женщин; блестящая пустота лести не могла бы, кажется, наполнить мое сердце. Оно жаждет другого.

Тут Любинька почувствовала, что голова ее горит, ей представился ряд волшебных, заманчивых призраков, и она продолжала с увлечением (даже с увлечением! И все это слышал Владимир Петрович! Счастливый Владимир Петрович!):

...

Оно (то есть сердце) жаждет пламенной, глубокой, бескорыстной любви, не подверженной капризам людей, не основанной на кокетстве и самолюбии, любви одного достойного человека, которого мнение было бы для меня дороже всего света!.. И как бы я его любила, как бы тихо и как счастливо протекла бы для нас жизнь! И как оживилось бы мое уединение!.. Я шла бы с ним легкою стопою (даже и стопа-то у нее не тяжелая! Не совершенство ли эта девушка?!), рука об руку, душа в душу (что еще?), и он бы знал все сокровеннейшие мысли мои… от всякого чувства, заставляющего биться мое сердце, забилось бы и его… О, он бы понял меня… и пр. (стр. 71).

Любинька договорилась таким манером до обморока, и Владимир Петрович упал к ногам ее и заговорил ей ты. Но вдруг она охладела и начала уверять его, что она совершенно ничего, только у нее голова закружилась, и пр. Вскоре потом (вообразите мое-то разочарование!) она вышла замуж за Ивана Ларцева, которого до сих пор третировала очень свысока, и была очень довольна своей участью… Она, видите, нашла, что ошибалась во Владимире и ошибалась в Ларцеве: Ларцев оказался отличным, покорным мужем, а Владимир пристрастился к охоте и совершенно потерял всякое расположение к своей жене, которую прежде очень любил.

Такова одна из трех женщин. Другая – жена этого самого Владимира – не столь замечательна: это обыкновенная кокетка, впрочем совершенно бесхарактерная и не отличающаяся даже красноречием. Но зато третья – Адель – еще удивительнее первой, Любиньки. Она до того идеальна, что в ней искажаются самые основные законы физической природы, касающиеся женского организма. Представьте себе: от 15-го июля она пишет своей подруге, что решилась согласиться на предложение графа Лавацкого выйти за него замуж; от 10-го августа сообщает: «Вот десять дней, как я замужем и счастлива»; от 12-го сентября пишет: «Я чувствую себя больною и слабою, вследствие ли моего положения (я беременна), вследствие ли душевных волнений» (стр. 105); от 20-го марта муж Адели уже уведомляет ее подругу, что у них родился преждевременно сын и что здоровье Адели все еще очень плохо (стр. 113). Как оказывается из внимательного рассмотрения дела, автор не без намерения изложил в таком виде историю этих неестественных родов. Здесь, как и в «Воспоминаниях лекаря», он хотел показать, как вредно женщине сентиментальничать и предаваться неумеренной идеальности: тотчас здоровье расстроишь и будешь родить семимесячных выкидышей! Замечание весьма дельное, хотя с неменьшею основательностью оно прилагается и к противоположному направлению – материальному. В комедии «Сватовство Ченского» г-жа Дальнева говорит идеальной Лизаньке Ониной: «А дети у тех, которые женятся по расчету, выходят какие безобразные! Бледные, желтые, несчастные!» С этим, впрочем, согласна, должно быть, и г-жа Вахновская, желающая, по-видимому, выставить вред односторонностей и пользу примирения теории с практикою (иначе сказать: «неизбежность идеализма в материализме») в своих «Трех женщинах». Мария Сергинская – легкомысленная кокетка, светская женщина, не понимающая возвышенных чувств и завлекающая Ивана Ларцева, который вовсе не стоит ее мужа. Зато и выходит, что и Ларцев ее не полюбил, и муж разлюбил, и она живет в деревне да скучает… Адель Пельская – экзальтированная женщина, уверяющая, что она ни за что не полюбит человека, который будет ей представлен с обычными формальностями, и ревнующая своего мужа к первой жене его, давно уже умершей. Зато и выходит, что она беспрестанно падает в обмороки, расстроивает свое здоровье и родит семимесячных детей. Любинька Гордунова, напротив, – девушка, полная идеальнейших достоинств, говорящая так, как выше показано, – влюбляется во Владимира, мужа своей подруги Марии, но пересиливает свое сердце и выходит замуж за Ларцева, которого сама описывает таким образом в письме к сестре своей:

1